Она встречает меня в своей квартире и, пока фотограф готовится к съемке, присматриваясь, изучая углы и выискивая подходящие ракурсы среди всех этих белых стен, темно-коричневых кожаных диванов, блестящей на солнце отполированной кухни, декадентских подушечек с обнаженными черно-белыми прелестницами, забитого до отказа пестрыми платьями гардероба, коридора с лепниной и картин, написанных хозяйкой в часы досуга крупными мазками и яркими красками, я лихорадочно думаю о первом вопросе. Я еще не знаю, о чем именно говорить. А, пока составляю в уме слова, она ходит вокруг да около, смущая меня всем своим видом, коротеньким черным платьем, позволяющем любоваться и стройными загорелыми ногами, и красивой грудью, и длинной шеей, и даже тем, что скрыто тонкой и явно не дешевой тканью. Волосы слегка растрепаны. На лице – ни капли макияжа: «Ничего, что я не накрасилась? Сейчас же утро. Сфотографируйте меня так, пусть все увидят, что и без грима у меня все отлично».
Я и сам вижу, что все лучше некуда. Все куда лучше, чем у меня, потому что сорокаминутная прогулка до ее дома по солнцу от Университета до Мичуринского вымотала меня, почище любого тренажера. Я опаздывал, ее помощница то и дело набирала мой номер: «Ты далеко? Мы ждем. Алена уже давно проснулась». И это в десять утра, когда все богемные куколки видят только лишь второй сон из пятнадцати. «Я ложусь не позже полуночи, - говорит мне Алена спустя полчаса, в перерывах между указаниями фотографу, трепкой кота Кокоса, некогда подаренного ей Собчак под видом девочки, а после обнаружения обмана нещадно кастрированного. – А просыпаюсь в восемь. Мне нравится вставать в такую рань. Успеваю переделать кучу дел».
Пытаясь не пялиться на ее декольте, я вспоминаю, что она и правда этакий человек-мотор, прославившийся благодаря спорному телепроекту и еще более спорному роману, вспыхнувшему на нем, покинувший шоу уже пару лет назад, промелькнувший везде, где это нужно, не приевшийся, спевший пару песен с весьма популярной группой, ведущий собственное интернет-шоу, выходящий на подиум, смело рассуждающий обо всем, включая собственные связи, сексуальные пристрастия и Генри Миллера, получивший журналистское образование, снявшийся для «Плейбоя» и кучи других журналов и уже перетащивший из Тюмени в Москву всех своих родственников. Неплохо для двадцати восьми.

Оставшись со мной наедине, помощница шепчет, прикрывая рукой рот: «Она удивительно работоспособна. Я таких еще не встречала. Не успеваю за ней».
Я и сам не успеваю. По крайней мере до тех пор, пока она ходит по своим трехкомнатным апартаментам на двенадцатом этаже охраняемого жилого комплекса в одном из самых экологически-чистых районов столицы, показывая то душ, то мужскую комнату, то спальню: «Вот этот комод, прошу, не нужно снимать. Я обклеила его фотографиями. Они очень личные». На личных снимках только и есть, что она, ее друг, ее подруги и какие-то совершенно не известные мне хорошо причесанные люди того возраста, когда жизнь пока еще кажется чертовски привлекательной штукой.
- Ален, я побуду с фотографом, послежу, чтобы не снял лишнего. А ты побудь с Борисом, - просит пресс-агент.
- Я с удовольствием отдамся в ваше распоряжение, - томно, но без всякой пошлости и кокетства говорит она и ведет меня в гостиную, на тот самый кожаный диван, на который немедленно залезает, поджав под себя босые ступни. Нежно розовые тапочки с затейливыми пушистыми помпончиками ловким движением отбрасываются в сторону, на мгновение мелькает прекрасный педикюр, ловко открывается бутылочка детского йогурта, от которого, по словам производителя, все немедленно отправляются в полет, Алена смотрит на меня, чуть приоткрыв губы, и тут уже, хоть стой, хоть падай, необходимо что-то говорить.
Глядя на нее, я думаю о сексе, но начать разговор со столь интимной материи, право, не ловко. Она видит мое смущение и, кажется, ловит от этого кайф. Потом решает помочь. Глоток йогурта, непередаваемое движение языком по губам – я понимаю: такие всегда берут инициативу в свои руки.
- Если хочешь поговорить со мной о готовящейся свадьбе, сразу предупреждаю: про жениха ни слова не скажу! И про свадьбу не скажу! Меня в последнее время накрывает, что все лезут в мою личную жизнь. У нас такая большая любовь, что… Мне хочется ото всех закрыться. Может, это возрастом? – последняя фраза явно ее веселит. Ноги Алены опускаются на пол, руки тянутся к черному винограду, пальцы ловко отщипывают ягоду от грозди и тут же кладут обратно в доверху наполненное личи, мандаринами и прочими дарами заморской природы блюдо.
- Что ты меня так смотришь? Что-то не так? Я плохо спала. Пару дней назад вернулась из Малайзии и до сих пор еще не ощущаю себя дома. Ночевала у родителей, а сюда приехала несколько часов назад. Даже убрать не успела, кругом кошачья шерсть и пыль. Пить хочешь? А, нет, туда не смотри – «Метаксу» не налью. Сейчас же утро! И не снимайте, ради бога, эту бутылку, а то все подумают, что я выпивоха. А я ж практически не употребляю. И курить, кстати, бросила. Просто решила, что хватит. На фиг мне это нужно? От курева кожа портится. Правда, есть и минусы: как только перестала дымить, тут же поправилась. Пришлось на диету садиться, отказалась даже от мяса. И все пришло в норму. Хотя, я тебе секрет открою: у меня все время меняется размер. По крайней мере, груди. Я себе даже нижнее белье разных размеров покупаю, потому что грудь то увеличивается, то уменьшается. Загадка природы!
Пока она наливает мне минералку, я аккуратно бросаю взор на ее декольте, пытаясь понять: нынче прелести в стадии роста или упадка? Я знаю, что я далеко не первый, кто задается этим вопросом, но понимаю, что шансов узнать правду у меня нет. Кто я ей, в конце концов! Так, зашел поболтать. А ведь были красавцы-женихи.
- Я в своей жизни отменила уже три свадьбы, - подхватывается моя мысль. - Две из них должны были быть в Тюмени, а последняя – уже в Москве.. Всю жизнь этого боялась и от этого бежала. От одного жениха ушла вообще за две недели до свадьбы и влюбилась в другого.
- Тебе тогда сколько было-то?
- Двадцать. Теперь даже вспоминать неловко.
- А теперь, значит, решилась?
- Молодой человек сделал мне предложение год назад. Месяц я думала. Не потому, что такая фифа, а потому что понимала: вот сейчас в моей жизни что-то серьезное произойдет. Я дала ответ, очень волновалась…
Я уже в курсе, что спрашивать о женихе бесполезно, но все же задаю последний вопрос. Глядя на его висящий на стене портрет кисти самой Водонаевой, я интересуюсь сущим пустяком: сильно ли он старше?
- На пять лет. Или… на шесть. Короче, ему 32.
И - все. Тема закрыта. Я спрашиваю, какой, на ее взгляд, должна быть настоящая девушка, та, к которой не придерешься даже с микроскопом.
- Открытая миру и тому, что с ней происходит. Она не должна бояться любого опыта, обязана любить мужчин, заниматься саморазвитием, следить за собой. Хорошее чувство юмора обязательно. С ней должно быть очень хорошо.
- Сама-то ты такая?
Она немедленно поднимает на меня глаза и делает глубокий вход.
- Человеку приятно плавать в моей ауре. Мне важно, чтобы люди плавали во мне долго и получали то, что хотят.
И даже бесконечные фотографии в стиле ню в мужских журналах?
- Без проблем. Я – провокатор. Кроме того, мне нравится раздеваться, потому что… мне это приятно… Мне по кайфу, когда это начинают обсуждать другие женщины. Статус замужней дамы мне вряд ли помешает это делать и дальше. Хотя… не знаю, захочу ли я сама через несколько лет обнажаться для других мужчин.
Понимает ли она, чем занимаются мужики от Пыжмы до Магадана, разглядывая в ванной ее снимки?
- Господи! Я об этом не думаю. Мне наплевать. Самое главное, чтобы мой мужчина не смотрел на девушек в журналах с целью возбудиться. Хотя… Он живет с Аленой Водонаевой! Какие еще нужны фантазии!
Она явно довольна последней фразой. В глазах вспыхивают огоньки, особенно хорошо заметные потому, что перед началом нашей беседы Алена задернула все шторы, отчего комната погрузилась в полумрак, словно чердак, где нагромождены коробки и сундуки со всевозможными секретами и безделушками.
Мне кажется, что пора меня тему.
- Твоя любимая книга, я слышал, «Мастер и Маргарита»?
- Хоть это и банально, но – да. Поверь, проучившись на журфаке, я перечитала множество книг, но Булгаков все равно остался номером один.
- Идеал, модель для подражания - Маргарита?
- Нет, Воланд. Меня тянет темное. Я потому шторы и задернула. Не люблю дневной свет.
Она, конечно же, считает себя романтиком, хотя это странно вяжется и с этой квартирой, и с корсетами Agent Provocateur в коробочках, и с огромным фолиантом под названием «Фетиш» с красивой женской попкой на глянцевой обложке.
- Как и Маргарита, я летаю по ночам.
Далеко ли?
- По двору. А раньше намного дальше
И тут уже удержаться решительно невозможно: неужели голая?
- Голая! Леша только заснет, и сразу лечу.
Впрочем, может, все дело в том самом детском йогурте? Летаешь, значит, растешь!
Раздается телефонный звонок. Она все так же улыбается, но говорит твердо и лаконично: «Перезвони через тридцать минут». Отбой.
Я хочу понять, что сделало из простой тюменской девицы, подобных которой, наверняка, не один десяток, ту, что сидит рядом со мной. Это что, специальное питание? Родительская метода? Внутренний потенциал? Пока еще не бог весть какие достижения, но ведь видно, что далеко пойдет, даже если будут мешать.
- Как сказала, кажется, Бриджит Бардо, «некрасивым девушкам легче вести скромную жизнь». То есть по мне видно, что моя жизнь была очень насыщенной, яркой, красочной. Я экстремал и экспериментатор. Я никогда не отталкивала от себя новый опыт. Я думаю, что через несколько сотен лет наша Вселенная исчезнет. Так почему я должна себе в чем-то отказывать?!
Счастлива ли?
- У меня все хорошо. Есть любимый мужчина, родители рядом, много друзей, много что испытано. Пойми правильно: в определенном возрасте сексуальная свобода – это нормально. Но когда человеку за 25, это уже называется разнузданность. Лично мне гораздо интереснее переходить на другие уровни любви. Нужно искать что-то, что придет на замену страсти. Те, кто хочет легкой жизни, заводят мимолетные романы, занимаются сексом, который не приносит эмоционального удовольствия.
- «На сексе держится весь мир». Это ты сказала.
- Конечно. Сексуальные отношения между мужчиной и женщиной – это самое главное. Их нужно развивать. Во всем мире почти все люди друг другу изменяют, потому что не хотят работать над собой.
Меня эта тема волнует необычайно. Я и раньше слышал уверенное: мол, это и изменой назвать нельзя. Просто секс. Это нормально. Люди не принадлежат друг другу.
Для меня это, увы, слишком сложно, вот и пытаюсь разобраться.
- И ты будешь изменять?
- Нет! Я считаю, что мне повезло. Я уже сейчас решила, что свою сексуальность лучше развивать в глубину. То есть развивать отношения с одним партнером, двигаясь по восходящей от одного уровня к другому. Потому что измена – ходьба на месте. В ней нет ничего нового! «Дорогу перемен» Мэндеса смотрел? Там героиня Кейт Уинслет изменяет Ди Каприо с их общим знакомым. Посмотри, какой это был секс! На троечку. Не эмоциональный, не классный! Я это сразу поняла: я хорошо ловлю сексуальные флюиды.
Нужно ли развиваться мужчинам?
Она расплывается в улыбке и, медленно прожевав виноградину, отвечает:
- Нет. Вам, мужчинам, это не нужно. Вы должны будете расслабиться, и получать удовольствие.
Однако все не так просто. Она делает ремарку.
- Мы сейчас не говорим ведь о сексе, как о коитусе, половом сношении? Так вот: секс это дух, который есть внутри нас.
Снова раздается звонок. На этот раз Алена куда разговорчивее: «Слушай, у меня сломался ноготь. Я к тебе сегодня заскочу. Можно? К какому часу? Ага. Жди. Целую»
- Слушай, что мы все о сексе? Хотя, понимаю, тебе со мной о нем приятно поболтать. Но давай о чем-нибудь более возвышенном.
- Ок. Поговорим о платонической любви.
- Я в нее не верю. Что это вообще такое?! - ее глаза сужаются, отчего она моментально становится похожа на кошку. Она поднимается с дивана, одергивая платье, стремительно заходит в гардеробную и возвращается одетая в белоснежное платье до колен от Thomas Wylde, прозрачное настолько, что я не могу не заметить ее малиновые стринги. - Погоди! С ним, наверное, лучше без лифчика?
- М-м-м…
- Да, точно лучше! Подождешь еще минутку? – она снова исчезает, появляясь спустя несколько секунду и тут же принимая позу, при которой моему взору открывается ровно то, что ей нужно, и ни миллиметром больше. – Так о чем мы? Ах, о платонической любви! У меня ее никогда не было. И, надеюсь, не будет. Я вообще не знаю, что это такое!
Я цитирую ей Маленькую Веру: «Платоническая любовь, это когда любят друг друга, но не спят вместе».
- Когда любят, но не спят, это значит, что или у кого-то уже проблемы со спаньем, или это очередной пиар-роман, - произносит она твердо и убедительно. И я не решаюсь спорить, хотя сам, кажется, был платонически влюблен несколько лет подряд.
- Что такое любовь для Алены Водонаевой?
Она выпрямляет спину.
- Я вкладываю в это слово себя, потому что, в первую очередь, я люблю себя, а уже через это – всех остальных. И окружающие, в том числе и мужчины, это чувствуют. Поэтому… любовь это я и все, что я излучаю.
Она прекрасна. Я смотрю на нее и силюсь представить, какой она станет лет через тридцать. Одна? Среди внуков? На Мичуринском или за много сотен километров от него?
- Внуки?! Я даже не могу себя представить в окружении детей. Я стараюсь не думать о будущем. Представляю только одну из точек на своем пути: большой дом недалеко от Монте-Карло, я с любимым еду на роскошной машине, шарф развевается, я – прекрасная энергичная бабуська. Еще мне бы очень хотелось не поправиться, как Анна Семенович. Вот, пожалуй, и все.
Картина соблазнительна, словно свежие ягоды на тарталетке из «Волконского». Я делаю глоток уже давно ставшей теплой воды, налитой в высокий стакан с нарисованным представителем семейства кошачьих. Мне кажется, что я знаю Водонаеву как минимум лет шесть.
- Ты достигла внутренней гармонии? – спрашиваю я, заранее зная ответ.
- Я – бешенная женщина. У меня такой характер, что могу из мухи раздуть слона, и какую-нибудь простую ситуацию превратить в ад. Могу подскочить в три ночи и кричать, что мой мужчина разлюбил меня, хотя он спал рядом и молчал. Я живу эмоциями и учусь себя сдерживать. Как научусь, наступить гармония.
- Эмоции или разум? Что важнее?
- Для меня – эмоции. Разум должен быть у мужчины.
Повинуясь своему разуму, я не могу не предложить за это выпить что-то покрепче «Шишкиного леса».
- Ты забыл? Я не пью.
- Но как тогда держишь себя в тонусе? Должен же быть у человека хоть какой-то допинг! Каков он у тебя?
Глупый вопрос.
- Секс, наверное. И покупешки. Я страшный шопоголик. Но секс все же лучше. Все равно же во время его все покупешки снимаются.
Я вижу, что она откровенна. Она, кажется, вообще не умеет врать, считая, что любая правда куда лучше недоговоренности. Таким проще рубить с плеча, а после плакать, проклиная себя за слабость. Или радоваться этим слезам. Боль – это наслаждение.
- Угадал! Плачу. Иногда не могу сдержаться. В последний раз ревела, когда стало жалко дедушку в очереди. Он был такой несчастный…
Трогательно, не правда ли?
Борис Войцеховский